— А им-то за что? — хмыкнул я.

— Ну, ей показалось, что кто-то из сидящих за этим столом ткнул в нее пальцем и хихикал. Нет, Андрей, это еще не всё! Кто-то из посетителей, по незнанию, конечно, вызвал милицию. Приехал наряд, и ему тоже досталось. Вот такие чудеса в решете, Андрей, у нас творятся. Чувствую, отца она своими выходками скоро в могилу сведет.

Он вздохнул, как бы заранее горюя по правителю.

— Это точно, — согласился я, вспомнив, что Леониду Ильичу осталось всего несколько месяцев. А потом во сне остановится больное сердце, и весь советский народ искренне будет скорбеть и повторять одну и ту же фразу: «Что же теперь будет? Лишь бы не было войны…»

— А что ж Чурбанов? — спросил я. — Муж Брежневой куда смотрит?

— А он либо оправдывает свою фамилию, — тихо проговорил Горохов. — Либо деваться ему некуда. А скорее всего и то, и другое.

После разговора с Гороховым я позвонил Соне. Она должна была быть еще в отпуске, но, как я и предполагал — трубку никто не взял. Все-таки с матерью в Ялту смоталась. На душе поскребли немого кошки, но думки о работе помогли вытеснить нехорошие мысли.

Я сидел в ленинской комнате и рисовал человечков на листке. Мертвых человечков. Схематично накарябал трупы и даты их смерти. Пялился на них и мозговал. Получается, что сначала убили трех девушек. Затем адвоката, потом Дицони — и вот вчера Ларину.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Вахрамеев. Материализовался у стола, с ходу вылакал стакан воды, который плеснул себе из пузатого графина.

— Ого, Андрюха, — он вытер рукавом губы и уставился на меня. — Ты за этим красным столом на полководца похож. Тебе бы усы еще и физиономию постарить, вылитый политический деятель. Ну, или политрук, на худой конец.

— Тьфу-тьфу, — я для порядка постучал по дереву. — Никогда не хотел политикой заниматься.

— А что так? Как известно, у нас каждая кухарка может управлять государством. Главное — по партийной линии продвинуться. Ты когда в партию вступать будешь?

— Мне и в комсомоле пока неплохо. До двадцати восьми лет есть еще время.

— А тебе сколько?

— Двадцать два, — быстро посчитал я в уме возраст реципиента (не привык к таким цифрам до сих пор).

— Я думал, больше, — удивился оперативник.

— Старо выгляжу? — пошутил я.

— Просто не пойму, когда ты так успел поднатореть в нашей работе. У меня молодняк старше тебя, а мозгов в десять раз меньше.

— Детективов много читал, — отмахнулся я. — Братьев Вайнеров. Лучше расскажи, что наработали.

— Негусто пока… Но вымотался, на своих двоих по жаре мотаться, — Вахрамеев сел напротив и аккуратно положил руки на бархат стола, словно боялся его замарать или повредить (видно, комната эта до моего заселения была неким священным местом для обычных сотрудников). — Проверили всех убитых… Девок, адвоката. Ничего общего между ними нет. Они даже не знакомы, вроде, были между собой.

— А с Березовой кто-то из них знался?

— С какой с Березовой?

— Дочерью военрука, которая повесилась.

— Так ты не говорил это проверять, — оправдываясь, развел руками Сергей.

— Вот сейчас говорю. Возьми вопрос на контроль. Я вашему начальнику розыска обрисовал ситуацию, но он вялый какой-то. Я так понял, не слишком рвется в бой.

— Михалыч-то? — Вахрамеев закивал. — Он мужик неплохой, только перегорел малость. Уже о пенсии мечтает. Дача, рыбалка. По выслуге может уйти, вот только начальство его не пускает, пока замену подходящую не подберут.

— А ты что? Вчера родился? Почему твою кандидатуру не рассматривают?

— Да фиг знает… Как-то не в почете я у Караваева. Ведь мы с ним вместе в угро начинали. У меня как-то получалось швытче дела раскрывать, а у него бумажки писать грамотнее. Так мы, в паре, и работали. А потом мне поощрения посыпались. За раскрываемость и за показатели. Караваев, видно, обиделся немного и затаил в себе негодование. Но тяга к бумажкам вытолкнула его наверх. Потихоньку-полегоньку по профсоюзной и партийной линии речи умные задвигал. Сначала замполитом стал, потом до начальника милиции дорос. А я вот до сих пор в старлеях хожу. Мог выше прыгнуть, образование не позволяет. А заочно учиться в Омск Караваев так и не пустил. Видно, помнит еще обиду.

— Ясно… Давай тогда так сделаем. Я поговорю с ним. Пусть он пока начальнику угро отпуск даст. Скажу, что, мол, пока вся эта заварушка и пока я с вами, мне сподручнее с тобой работать. Контакт у нас с тобой налажен, самый что ни на есть рабочий и эффективный. Тебя временно на его место поставим. И мне хорошо, и ты себя покажешь. А то, что образование расти не позволяет — это тебе на уши лапшу вешают. Ты же на земле, а не в Главке заседаешь.

— Ого, — выдохнул Сергей. — Ты и правда можешь попросить начальника меня старшим поставить? Временно?

— Почему нет?

— И он тебя послушает?

— Что-то мне подсказывает, что да. Я с ним тоже контакт наладил. Правда, немного другим путем. Не мирными переговорами.

— Спасибо, Андрюха… И Михалыч тебе спасибо скажет. Может, наконец на пенсию его отпустят без ярлыка, что слабак и не выдержал.

— Ну, постоянку я тебе не обещаю. Ты хотя бы на временной должности себя покажи. А Михалыч точно в обиде не будет?

— Нет, конечно. Он спит и видит, как пчел разводить станет. Даже книжки по пчеловодству читает и всех уже в отделе замордовал с вопросами, где можно ульи сколотить, чтобы дешево и сердито.

Что же, если так, то это всем хорошо. Как там говорила молодежь в моей прошлой жизни — ситуация вин-вин.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку, уже готовясь сказать, что это не отдел кадров.

— Слушаю, Петров.

— Андрей, — знакомый мелодичный женский голос вдруг согрел душу.

— Света, привет! — разулыбался я. — Как жизнь семейная? Ты если что, смотри, с декретом повремени пока, — невольно вырвалась фраза на грани колкости. — У нас тут небольшой аврал. Твои знания нам пригодятся.

— А кто тебе сказал, что я в декрет собираюсь?

— А что, разве нет? Свадьба, дети… Обычное дело.

— Пока не думала.

Я с облегчением выдохнул:

— Ты снимки получила? Погодин должен был привезти.

— Да, он как раз рядом, привет тебе передает. Вот сидим, разглядываем кровавые художества маньяка.

— Опять двадцать пять, — цокнул я языком. — Почему сразу маньяка? Я уже Никите Егоровичу высказывал свое мнение, что, возможно, мотив не несет в себе маниакальный подтекст. Не каждое многоэпизодное убийство — дело рук маньяков.

— А вот этот как раз не такой, — загадочно проговорила Света.

— Ну-ка… — я вдавил трубку в ухо и даже рот чуть приоткрыл, чтобы лучше слышать. — Рассказывай. Что там у тебя по психотипу убийцы?

— Очень интересный случай, — продолжала Света нагнетать интригу. — Эти порезы на животе у всех жертв…

— Ну?

— Они напоминают разрезы кесарева сечения.

— Ты хочешь сказать, что жертвы были беременны? Нет. Это исключено. Экспертизы же проводились. Да и у мужиков такие же раны. У Дицони и у Слободчука — местного адвоката. При чем тут беременность?

Света включила учительницу, это она умеет, но я не против был сейчас побыть школьником, лишь бы для дела польза была. К тому же, к такой училке я бы с удовольствием на уроки ходил и даже бы не сбегал с пацанами с горки на портфеле кататься.

— Это некий знак, отметка, — продолжала Света. — Символизирует акт извлечения новой жизни.

— Да, но кесарево сечение не приводит к летальному исходу. А тут у нас все трупы.

— Это так. Пока на ум приходит только одно. Убийца проецирует некие события, скорее, из своего прошлого, которые являются для него травмирующими. Воспроизводит их постоянно, благодаря чему проживает их еще раз.

— Зачем? Чтобы снова испытать боль?

— Именно… Он получает выброс гормонов. Это как наркотик. Ему хочется вновь почувствовать подобные ощущения.

— А зачем убивать-то?