— Вот и уха поспела, — степенно суетился Кузьмич, помешивая варево в котелке. — Давай, молодежь, с нами откушайте. Такой ушицы вы в жизни не пробовали.

Как и полагается на настоящей рыбалке, заброшенные в воду снасти были благополучно забыты, а основное действо перенеслось к костру. Дымящаяся уха вприкуску с веточками укропа на поверку оказалась божественна. Атмосфера располагала к рыбацким байкам, которые Кузьмич и травил без умолку. С его слов выходило, что в этой славной речке старик за всю жизнь поймал все виды рыб, какие только существуют. Кроме, разве что, дельфина и кита. Но если бы последние были рыбами, то Кузьмич непременно вплёл бы их в свои истории, в лучших традициях Мелвилла и старика Хэма.

— А хотите меду? — неожиданно предложил старик, разливая ароматный чай, заваренный из листьев дикой малины.

— Как в прошлый раз? — усмехнулся Гусев. — Не дури, Кузьмич. Не надо нам такого меда.

— Да что в прошлый раз! Тогда я совсем хмельной был. Вот и перепутал малость. На том берегу пасека. Смотаюсь на лодке и улей привезу. Пчелы спят. Главное — леток успеть заткнуть. А в прошлый раз оказия вышла, что самому до сих пор смешно.

Кузьмич покряхтел, обвел нас взглядом с фирменным прищуром рассказчика и начал свою очередную историю, которую он, наверное, рассказывал уже тысячу раз. Но новые гости, конечно, не в счет.

— Причалил я, значит, к берегу. Крадусь, как кошка в темноте, тихо так, только суставы поскрипывают. Тут выбегает из тьмы зверюга. Злющая, как моя теща, царство ей небесное. Гавкает и в ногу вцепиться норовит. Ну все, думаю, хана. Сейчас всех пчел перебудит. А у меня с собой махорка была, кулек газетный целый. Швырнул я рассыпуху в гадину. Пес зафыркал, зачихал и смылся куда-то. Я на радостях схватил ближайший улей и бегом в лодку. А сдуру леток забыл заткнуть. Но никто меня не покусал. Я подумал, что крепко насекомые уснули. Может, нектара сброженного перекушали и храпели в тряпочку, как мой шурин. Тот если выпьет — из пушки не разбудишь. Бегу я с ульем к лодке, значицца, а за мной опять зверюга увязалась. Пятки хватает. Я в него на ходу остатки махорки сыплю и матом, как полагается, крою. Гадина чихает, фыркает, но не отстает, будто сам Баскервиль болотный сожрать меня хочет. Хорошо, кирзачи на мне добрые были, не дают пяток лишиться. Вот, думаю, до лодки добегу, а там по воде уйду от волчары. Но не тут-то было. Я в лодку, а псина за мной вплавь. Не отстает, гавкает и повизгивает. И веслом машу, мол, сгинь, нечистый, невкусный я, жилистый, как подошва сапога Буденного. Поднажал на весла, и понеслась моя «Уфимка» по воде, как лыжник по склону. Улей на корме болтается. Подпрыгивает и в воду норовит соскочить. Как до берега добрался — не помню. Разогнался так, что вылетел на песок вместе с лодкой. А псина не отстает. Будто заколдованная. Ведь не могут собаки так быстро плавать, будто торпеды! Точно нечистая сила!

Я хрустнул редиской, ожидая, чем же всё это закончится. Дедок с самым серьезным видом продолжал:

— Подхватил я тогда улей и бегу к костру. Ору мужикам, дескать, помогите-спасите, оборотень за мной увязался. Загрызть меня хочет. А они, ироды, хохочут и орут, что мол, брось собачью будку, Кузьмич. Там Каштанка на цепочке за тобой волочится.

Если в реке ещё и была какая рыба, то от нашего хохота она точно расплылась куда подальше.

Глава 14

Услышав наш смех, на небо выползла луна и с удивлением на нас уставилась. Ночная прохлада принесла с собой комаров, ветерок с реки и прочие мелкие неприятности. Но мы не обращали внимания на такие мелочи. Выносливость человека на рыбалке прямо пропорциональна количеству выпитого. Водка кончилась, как и полагается, совершенно неожиданно. В ход пошел мой пятизвездочный «Армянский». Кузьмич уже не называл сей напиток кощунством и первым взялся его разливать, вспоминая очередную историю, в этот раз — как он видел настоящую русалку.

Мы слушали его байки, хихикали и просто-напросто расслаблялись. То есть, мне нужно было, чтобы все так и думали. Поглядывая на Гусева, я пытался понять, что это за человек. Вроде обычный. Лысый, в возрасте и с брюшком. Все как у людей.

Но в голове сидели слова Светы: «Ищите обычного человека».

— А вы, парни, где трудитесь? — спросил Кузьмич, разливая остатки коньяка. — Что-то лица мне ваши больно знакомы.

— Да в леспромхозе мы, — выдал сходу Вахрамеев. — Я водителем, а Андрюха сторожем.

— Вообще-то, — насупился я, недовольный тем, что меня так понизили с легкой руки Вахрамеева, — я там временно. Сейчас на разряд сдам и стропальщиком пойду.

— Наверное, там вас и видел, — закивал Кузьмич.

— Угу, — подтвердил Сергей. — Городок у нас небольшой, запросто могли пересекаться.

— А вы? Ну, то есть, где работаете? — повернулся я к Гусеву, будто из ответного любопытства.

— Уже нигде, — тот нахмурился и на секунду о чем-то задумался. — Пенсионер я, как и Кузьмич. Третий день уже. А до этого в роддоме работал.

— Ого, — подхватил разговор в нужном русле Вахрамеев. — Так это моя жена у вас рожала. Год назад. Кесарево не вы ей случайно делали? Вахрамеева ее фамилия.

— Да я разве упомню всех пациенток, — Гусев отмахнулся с некоторой горечью. — Кроме меня там еще двое кесарят. Резникова и Потапов.

— Потапов — это который молодой?

— Да.

— Жена говорила, что мужчина солидный ее кесарил, стало быть, вы, скорее-то всего.

Вахрамеев незаметно мне подмигнул, в ответ я кивнул ему.

— Может, и я, — прокряхтел Гусев, — много через мои руки ребятишек на свет появилось.

И всё с какой-то грустью, что ли. С сожалением об утерянном.

— Смотрю, работу вы свою любили, — участливо проговорил я. — Но решили сразу на пенсию, как стукнуло? Что ж так?

— А не всегда наши желания совпадают с позицией руководства, молодой человек. Но давайте об этом не будем, да вам пока и не понять, у вас свои заботы, у нашего поколения — свои. И вообще, я хочу уехать из нашего захолустья. Москва мне понравилась. Был там не так давно.

Он уставился на линию горизонта. Но нет, долго я тебе молчать не дам, не для того всё так хорошо одно к одному складывается.

— Москва! А я в Москве ни разу не был, — мечтательно проговорил я. — Только в кино видел. «Мимино» — смотрели? Это где грузин и армянин в гостинице встретились.

Кузьмич и Вахрамеев закивали, хмыкая — наверное, вспоминали приключения двух персонажей и сюрприз на съезде эндокринологов.

— Был я в той самой гостинице, — с гордостью заявил Гусев. — «Россия» она называется. Огромная такая, сама как небольшой провинциальный городок. Самая большая гостиница в мире.

Я присвистнул, старательно изображая коренного провинциала. Это мне давалось нетрудно, биография помогала.

— Ого! Прямо как город? И магазины в ней есть?

— Есть, — кивнул врач.

— И парикмахерские?

— Все там есть, можно жить, не покидая территорию.

— Ну и дела! А когда вы там были? По теплу?

— В начале июня. На повышение квалификации ездил.

Больше из хирурга выудить ничего не удалось. В наш разговор влез Кузьмич с очередным тостом за рыбалку, прекрасных дам и мир во всем мире. Разошлись уже с рассветом. Гусев и Кузьмич заночевали в палатке, а нам пришлось разместиться в своих машинах. Мне-то в «Волге» еще ничего, а в «Копейке» не зажируешь. Хотя и Серега, если подумать, помельче меня будет. Недаром его Кузьмич и Хирург за молодого приняли.

Утро протиснулось сквозь стекла авто наглыми лучами солнца и трелями бессовестных птиц, что мешали спать. Я открыл глаз. Несмотря на ранний час, уже припекало. Приоткрыл окна и пошкрябал руки, искусанные комарами.

В голове стоял гул, будто водокачка вдалеке работает, во рту привкус кислого железа и хочется пить. Знатно вчера посидели. А главное — с пользой. Теперь я точно, буквально из первых уст знал, что Гусев проживал в гостинице «Россия» в то же время, когда убили Дицони. Совпадение? Не верю я в такие совпадения, хотя всякое бывает. Да и странно как-то Гусев себя вчера вел. Будто о чем-то сожалел. Что не будет больше возможности на столе людей резать? Теперь переключится на улицу? Если он тот самый потрошитель, то вскоре убийства возобновятся. Теперь ему точно будет не хватать скальпеля.