— У вас еще, говорят, адвоката прирезали, — напомнил я.

— Да, но там есть подозреваемый. Электромонтер Гришка. Сосед его. Он с ним постоянно собачился. И по пьянке повздорил и пришил. Только непонятно, зачем адвокату живот вспорол. В сердце сперва ударил, а потом брюхо порезал.

— Как порезал? — сердце мое екнуло. — Покажи, в каком месте.

— На себе не буду, — суеверно проговорил Вахрамеев.

Тьфу ты, бывалый, вроде, мужик, и такой ерундой мается.

— Твою мать, Сережа, на мне тогда покажи.

— Да ты что так раззадорился, Андрей Григорьевич, — недоумевал сыскарь. — Ну вот так поперек живота ножом чиркнул. Аккурат ниже пупка.

— Товарищи, — окликнул присутствующих судмедэксперт. — Я закончил. Причина смерти — множественные колото-резаные ранения. Это, конечно, сразу понятно. Большинство из них смертельны. Нанесены хаотично. Из общей картины лишь выбивается вот этот разрез на животе, который нанесен отточенным лезвием, аккуратно и не спеша.

Я подошел ближе к телу и похолодел. Под задранной футболкой чуть ниже пупка живот жертвы перечеркивала поперек линейная рана. Япона-матрёна! Ровная черта, совсем как у Дицони…

Глава 9

Сколько я за всю жизнь видел убитых! Большинство погибло от удара ножа. Исключение составляли девяностые, где махрово процветал огнестрел. А вот если колото-резаные, то картина почти везде бывала схожа. Множество дыр в теле. Потому как человек существо живучее и с ножевым не хочет быстро умирать. Некоторые даже убежать могут или сопротивление оказать, когда тебе кажется, что ты наповал бьешь. Были прецеденты.

Как правило, порезов на трупах почти не бывает, больше колющих ран. Ведь нож не сабля, им тыкать сподручнее, а не рубить. А тут прямо четкая такая резаная рана. Перечеркивающая живот, как у цыгана в «России». Явно нанесена не в пылу борьбы, а уже после. Когда жертва не трепыхалась и лежала манекеном.

— Андрей, — вытаращился Погодин. — Где-то такую рану я уже видел. Точно! вспомнил. У Дицони.

— Дицони? — заинтересовался Вахрамеев. — Знакомая фамилия.

— Солист Большого театра, — со знающим видом сообщил Федя.

— А-а-а! — закивал сыскарь. — Это тот артист, которого мы в кутузке всю ночь прятали.

— Прятали? — удивился я. — В каком смысле прятали?

— Да я не в курсе, просто я тогда на сутках был, и дежурный мне жаловался, что Караваев приказал закрыть важного человека на ночь. Дескать, опасность ему грозит и головой за него отвечаешь. А какая опасность, никто из нас не понял. Да и кто такой этот самый Дицони, мы тоже не знали. В дежурке один парень работал, он из Москвы перевелся. Рассказал нам дикую небылицу, что дескать Дицони этот — любовник дочери самого Брежнева. Представляете? Вот хохма, да? У Галины Леонидовны, что замужем за генералом МВД, в любовниках молодой цыган числится.

Вахрамеев обвел нас взглядом, думая, что мы вот-вот рассмеёмся. Но надежды его не оправдались.

— Так и есть, — кивнул я. — Хахаль это ее был.

— Да ну! Вот это да… Чего только в жизни не услышишь! Так вот почему Караваев за него так пекся. А почему “был”?

— Убили его, Серега. И разрез на животе, как вот у Лариной, оставили. Один в один.

— Ого. Как — убили?

— Мы как раз расследуем это дело. Приехали старые контакты цыгана здесь прошерстить, а оно видишь, как получается, интересно все закрутилось. Начальник твой отрицает, что что-нибудь знал про Дицони или его связи. Дескать, обычное дело — из ресторана дебошира в клетке подержать. Ему можно было поверить, вот только в ресторане Артурчик не хулиганил, и никто его оттуда не забирал. Это я… Мы проверили.

— Н-да… — почесал за ухом опер. — Ну, Михаил Олегович человек себе на уме. Больше про него ничего не скажу. Начальник все-таки мой. А вот про порез — так это совпадение могло быть. Судя по ранам, — Вахрамеев кивнул на тело Лариной. — Тут какой-то ненормальный ножом махал. Вот и зацепил живот.

— Ты вот что… Сергей, напряги фотографа, пусть крупным планом этот порез снимет с разных ракурсов и с масштабной линейкой. Фотки потом мне принесешь. Узнай среди сотрудников дежурки и кто там у вас КПЗ охраняет, от кого и зачем прятали Дицони. Своему, я думаю, расскажут такую “хохму”. Я попробую с Караваевым еще раз поговорить. Хотя, чувствую, опять соврет, — я помолчал, и новый напарник тоже ничего отвечать не стал. — А сейчас проводи нас в прокуратуру. Нам дела надо темные глянуть. По убийствам девушек.

Прокуратура располагалась в центре города, в кирпичной пристройке между двумя жилыми панельками. Вахрамеев провел нас на второй этаж, прямиком к заместителю прокурора, что непосредственно курировал темнухи.

— Вот, Егор Палыч, — сыскарь по-свойски вошел в просторный кабинет и поздоровался за руку с худощавым мужчиной с большими, почти мультяшными глазами. — Это коллеги из Москвы. Прибыли к нам для оказания практической помощи в раскрытии убийств.

— Каких убийств? — недоверчиво нахмурился худощавый. — Женщин?

— У нас других нет, — кивнул Вахрамеев, — остальные все раскрыты. Можно им дела посмотреть?

— А что там смотреть, тома тонкие, основные наработки в милиции подшиты у вас в делах оперучёта.

— Нас интересуют протоколы осмотра мест происшествий и заключения судебно-медицинских экспертиз, — вмешался я и, протянув руку, добавил. — Петров Андрей Григорьевич. Сотрудник межведомственной спецгруппы Горохова.

— Горохова? — оживился Егор Павлович, его глаза засияли, а сухость сошла на нет. — Так что же вы сразу не сказали? — Он энергично тряс мою руку. — Проходите, товарищи, садитесь. Наслышан про вашу группу. Просто не думал, что там такие молодые сотрудники работают. Считал, что как минимум от майора и выше. А знаете, как вашу группу в узких профессиональных кругах называют?

— Как? — спросил я, не скрывая любопытства.

— Мопс, — с гордостью заявил зампрокурора. — Красивое название, правда?

— Мопс? — усмехнулся я. — Это же собака такая есть.

— Собак таких не знаю, а вот расшифровывается аббревиатура как Межведомственный Отдел Предварительного Следствия. Солидно.

— Понятно, — улыбнулся я, а про себя подумал, хорошо, что в СССР мало кто сейчас знает про китайских собачек, которые потом станут очень популярны в России. — Рад слышать, что теперь у нашей команды есть такое замечательное прозвище.

— Подождите, товарищи, сейчас дела вам принесу. Хорошо, что они все продлены и на руках у следователей. В архив еще как прекращенки не списали. Хотя по срокам уже пора некоторые. Но что-то не дает мне покоя в них. Что — не могу понять. Вот и прекрасно, что вы к нам приехали по этим вопросам.

— Так я же говорил, Палыч, — вмешался Вахрамеев, — что похожи они, как близнецы. Объединять их надо!

— На каком основании? — развел руками зампрокурора. — Я все понимаю, но общего у них только то, что потерпевшие — женщины, орудие убийства — нож. Все…

Егор Павлович скрылся.

— Он нормальный мужик, — заверил Вахрамеев, кинув взгляд вслед прокурорскому. — Волокёт на себе всю работу.

— А давно они с Караваевым не в ладах? — поинтересовался я.

— Кто? Палыч?

— Ну, прокуратура.

— Да все у нас с ними нормально. Бывает, конечно, с проверкой приходят. Учетно-регистрационную дисциплину проверяют. Находят недочеты. Но это все рабочие пустяки. Так что у нас с прокуратурой контакт налажен, ничего такого про проблемы я не слышал. А что?

— Да так, ничего, — помотал я головой, а про себя подумал, что опять Караваев мне лапшу на уши пытался вешать — мол, из-за конфликтов и трудности в делах. За кого он играет, я пока не понял. Но одно ясно, явно не за нас.

— Вот, — в кабинет вошел чуть запыхавшийся Палыч, волоча увесистые сшитые тома.

— А вы говорили — тонкие дела, — я подхватил у него из рук пару верхних папок.

— Это еще, по нашим меркам, тонкие, — Палыч хлопнул бумаги об стол, зеленые шторки окна чуть колыхнулись. — Читайте здесь, товарищи, выносить из кабинета не дам. Сами понимаете, порядок такой.