— Скажите, Тамара Павловна, вы случайно не знаете, где ваш бывший начальник? Товарищ Гусев.

— А мне-то откуда знать? — та еле заметно дернулась, но я успел это увидеть, а затем фыркнула. — Он здесь больше не работает. Михаил Петрович на заслуженном отдыхе.

Последнюю фразу врач произнесла с какой-то грустью, будто сожалела о его уходе. Хм… А я думал, она его подсиживала.

— А почему вы спрашиваете? — в ответ впилась в меня взглядом врач.

— Хотел с ним поговорить насчет проводки, — пожал я плечами. — Кому, как не бывшему руководителю, знать такие проблемы.

— А нам, значит, вы не верите, — глаза завотделения превратились в щелки.

— Мы все проверим, Тамара Павловна, не сомневайтесь. Если кто-то виноват, то будьте уверены, ответит по всей строгости советского закона.

Я внимательно следил за реакцией Резниковой. Та чуть поджала губы и нахмурилась, но быстро взяла себя в руки и натянула на лицо холодную улыбку Гуинплена:

— Вы уж постарайтесь, товарищ милиционер. Как вас там зовут?

— Петров моя фамилия. Андрей Григорьевич.

— Так-с… Что у нас нового? — задал я вопрос больше себе, чем Вахрамееву и Погодину, которые размешивали чай и брякали в унисон ложечками в моем кабинете.

— Все плохо, командир, — прямо сказал Сергей. — Хирург как сквозь землю провалился. За гаражом тоже засаду выставили. «Ниву» никто не забирал. А бумажка там, в двери его квартиры, так и торчит.

— Может, это уловка? — я озадаченно поскреб подбородок. — Бумажки такие почтальоны обычно в ящик кидают.

— Его там точно нет, — Вахрамеев отхлебнул чай, поморщился и кинул туда еще кубик рафинада. — В окнах света нет. Да и показания счетчика я зафиксировал. Циферки ни на йоту сдвинулись. Пусто в квартире третий день уже.

— А Кузьмича нашли?

— Нашли, — кивнул Вахрамеев. — Он поначалу даже испугался меня. Когда узнал, что тот, с кем он на рыбалке выпивал, из милиции оказался.

— Вот как? А испугался почему?

— Представляешь? Старик думал, что я его пришел арестовывать за браконьерство и кражу ульев.

— Хороший он мужик, Серега. На фига его так пугать-то?

— Да я что? Он сам себе надумал. Стал тараторить, что рыбу не он глушил, а только места людям показывал. Я, конечно, развеял его тревогу. Сказал, что нам его ульи и прочие собачьи будки вообще до лампочки. А вот про пропавшего друга Хирурга он ничего не знает.

— Или не хочет говорить, — задумчиво пробормотал я, глядя, как Серега кладет еще один кусок рафинада в чай. — У тебя ничего не слипнется?

— Тебе что, командир? Сахара жалко?

Я со вздохом посмотрел на белую коробочку с синей надписью: «Рафинад быстрорастворимый».

Раньше мне такой пайки на месяц хватало, но с приходом в мою «банду» Вахрамеева, кубики заканчивались меньше, чем за неделю.

— Да бери уже, забирай последнее.

— Не жмись, командир. Завтра тебе куплю песка. Этот кубиками несладкий какой-то.

Я только рукой махнул. Надо разбираться с делами, а не кубики складывать. Убийства, исчезновения, пожар… Если мы эту цепочку не перерубим, что будет дальше?

— Что случилось с новорожденными? — продолжил я. — Выяснили?

— Ох, точно, — хлопнул себя по лбу Вахрамеев. Совсем забыл тебе рассказать. С этим пожаром в роддоме и с бегством Хирурга совсем забыл про такую мелочь. В общем, так… Ребятишки родились у всех наших убитых женщин здоровенькие, но те от них отказались еще в самом роддоме.

— Вот как? — я удивленно застыл посреди кабинета (люблю ходить взад-вперед, когда размышляю). — Серега, и это, по-твоему, мелочь?

— Ну, я это и подозревал, — пожал плечами Вахрамеев. — Теперь они в детском доме в области. Я проверил. Все живы-здоровы.

— Интересная петрушка получается, товарищи, — сказал я и вдруг подумал, что веду себя совсем как Горохов. — Все убитые были роженицами в одном роддоме. Всех кесарил Гусев. Заметьте, такое родовспоможение вообще-то нечасто делают. Вряд ли это совпадение. И все отказались от родных новорожденных детей. Здоровых, не инвалидов. Какой из этого вывод?

— Гусев и есть наш Потрошитель? — предположил Погодин, он, наконец, вступил в нашу дискуссию, бросив рисовать «крестики-нолики» на полях «Комсомолки». — Или все-таки Березов? Он, падла, так и молчит. А ведь тоже приходил в роддом как-то и справлялся у практиканта-Берга про свою дочь.

— Черт их разберет, — недовольно прокряхтел я и продолжил мерить кабинет шагами, благо просторы ленинской комнаты позволяли не ограничивать широту полета мыслей. — Березов, Хирург, Резникова. Кто из них причастен?

— Березов стопудово пришил адвоката Слободчука, — закивал Погодин. — Там доказуха железная.

— Ты про удостоверение, которое найдено в ходе обыска? — вскинул я на Федю я бровь.

— Ага.

— На первый взгляд, это так… Вот только пришли результаты дактилоскопической экспертизы, — я развернул на столе заключение эксперта-криминалиста, отлистал к концу документа и зачитал вывод:

«На поверхности представленного на исследование удостоверения адвоката на имя гр-на Слободчука И.И. обнаружены следы пальцев рук, которые оставлены Слободчуком И.И., дактилокарта трупа которого также была представлена на исследование. Следов рук иных проверяемых лиц, в том числе гр-на Березова А.А., на поверхности удостоверения не обнаружено».

— Блин… И что это значит? — Федя озадаченно почесал нос.

— А это значит, что удостоверение Березову могли запросто подкинуть, — ответил за меня Вахрамеев.

— Нельзя исключать и такой расклад, — кивнул я. — Но все пока против Березова. Не пойму, почему он молчит… Слова не выудишь. Будто обозлился на весь мир. Вот дурень…

Я задумался. Вспомнил вояку. Как он стрелял в меня в лесу из разряженного пистолета, как драпал в Дехановку. Как бился до последнего за свою свободу. И эта его фраза запала мне в мозг: «Нельзя мне сейчас в тюрьму, мент, я еще свои дела не доделал…» Что за дела и что за тараканы в голове у каратиста? Эх… Вот бы помощь Светы сейчас очень пригодилась. Надеюсь, она скоро приедет. Горохов обещался в скором времени передислоцироваться в Зеленоярск. Пока его там мурыжат с подачи Брежневой. Как отобьётся — приедет со всей нашей остальной командой. Я даже по пухляшу Каткову соскучился.

— А причина отказа от детей в роддоме какая была? — спросил я, снова включившись в работу.

— Вот тут тоже не совсем понятно, — развел руками Вахрамеев. — Родственники ничего внятного сказать не могут. Только плечами пожимают. Отмахиваются. Дескать, какая теперь разница. Что было, то было. Но я тут сам прикинул. Все женщины незамужние были. Могли их и родители застращать, что нагуляли, как людям в глаза, мол, смотреть. Могли и сами испугаться ответственности. Молодые еще. Всем по двадцать-двадцать пять лет.

— Ты вот что, Серега… Это вопрос поплотнее проработай. Чувствую, здесь пёс зарыт. И кстати, когда мы выясним, что делал этот чертов Дицони в Зеленоярске?

— Работаем, командир, — пожал плечами Вахрамеев, а Федя ему поддакнул с кивком головы.

Деловые у меня ребята под начальством. Вот только преступления, улики и подозреваемые то множатся, то исчезают, как следы дождя под жарким солнцем. И никак не успеваю я их поймать.

Дежурный, бряцая ключами, быстро нашел на массивной связке нужный и отпер решетчатую дверь. Полуподвал под зданием ГОВД, где разместились камеры предварительного задержания, был не такой мрачный и убогий, с какими мне приходилось сталкиваться раньше. Все-таки город молодой, и здание относительно свежее. Вот только строители немного схалтурили, и излишняя сырость появилась на стенах седыми патлами плесени, которая норовила отщелкнуть синюю краску.

Пахло болотом и ржавым железом. Я вошел в следственную комнату и сел за неказистый пошарканный стол, который был явно «с чужого плеча». Пошел на списание из кабинета какого-нибудь следователя и теперь доживал свой век в подземелье.